Синтия поднялась наверх, к Молли. Она хотела было рассказать ей про мистера Хендерсона, но как-то не вышло естественным образом навести разговор на эту тему, и Синтия решила, что время и так постепенно выявит все контуры будущего. Молли чувствовала упадок сил после беспокойной ночи; отец, заглянув к ней на минутку перед уходом, посоветовал остаться наверху как минимум до полудня, да и вообще до самого раннего обеда не выходить из своей комнаты, так что возможностей сообщить, что оно там заготовило в своих закромах, у Времени было совсем немного. Миссис Гибсон прислала Молли извинение за то, что не зашла к ней утром как обычно, и велела Синтии в качестве причины сослаться на предполагаемый визит мистера Хендерсона. По Синтия и не подумала этого сделать. Она поцеловала Молли и молча присела рядом, взяв ее за руку, а через некоторое время вскочила и произнесла:

— А теперь я оставлю тебя в одиночестве, душенька моя. Я хочу, чтобы днем ты была совсем здоровенькой и красивенькой, так что теперь отдыхай.

И Синтия выпорхнула за дверь, отправилась в свою комнату, заперла дверь и принялась думать.

А между тем еще один человек думал о ней в это самое время, и это был не мистер Хендерсон. Роджер узнал от мистера Гибсона, что Синтия вернулась, и решил отправиться к ней немедленно и предпринять честную, по-настоящему мужскую попытку преодолеть любые препятствия — он плохо представлял себе их истинную природу, — которые она измыслила, дабы прекратить их отношения. Он оставил отца — оставил всех домочадцев — и пошел в лес, чтобы побыть в одиночестве, пока не настанет час, когда можно будет сесть на лошадь и отправиться навстречу судьбе. Как всегда, он подчеркнуто избегал визитов в утренние часы, памятуя о давно наложенном запрете, однако ожидать, зная, что она совсем рядом, а час решения близок, было крайне тягостно.

Тем не менее ехал он не спеша, понуждая себя сохранять спокойствие и выдержку, ведь теперь путь лежал прямо к ней.

— Миссис Гибсон дома? А мисс Киркпатрик? — спросил он у служанки Марии, открывшей ему дверь. Она явственно смутилась, но он этого не заметил.

— Вроде бы… я точно не знаю! Вы не могли бы подняться в гостиную, сэр? Мисс Гибсон там, это уж верно.

И он поднялся наверх — взвинченный до предела в ожидании предстоящего разговора с Синтией. Он сам не понял, что испытал, облегчение или разочарование, когда обнаружил в комнате одну лишь Молли, — она полулежала на кушетке у высокого окна, выходившего в сад; покрывало окутывало ее мягкими белыми складками, сама она тоже была очень бледна, на голове был повязан кружевной платочек, дабы уберечь ее от порывов ветерка, залетавших в открытое окно. Он так настроился на разговор с Синтией, что плохо представлял, о чем говорить с кем-то еще.

— Мне кажется, вам нездоровится нынче, — сказал он Молли, которая приподнялась ему навстречу и внезапно вся задрожала от нахлынувших чувств.

— Немного устала, вот и все, — откликнулась она, а потом умолкла, в надежде, что он уйдет, и одновременно желая, чтобы он остался.

Он же взял стул и поставил неподалеку от нее, напротив окна. Он полагал, что Мария доложит мисс Киркпатрик, что к ней пришли, и в любую секунду на лестнице могут раздаться ее торопливые легкие шаги. Он знал, что должен поддерживать беседу, однако не мог ничего придумать. Щеки Молли зарделись бледным румянцем; раз-другой она пыталась начать разговор, но что-то ей мешало; паузы между их несвязными, неоконченными репликами становились все длиннее. И вот, во время одной из таких пауз, из дальней части сада внезапно донесся взрыв радостных голосов; они звучали все ближе. Молли все сильнее смущалась, щеки ее вспыхнули — помимо собственной воли она не могла отвести глаз от лица Роджера. Он же мог видеть поверх ее головы, что происходит в саду. Внезапно по лицу его разлился багровый румянец, как будто сердце, пустившись галопом, принялось с особой стремительностью перекачивать кровь. В саду показались Синтия и мистер Хендерсон; он что-то настойчиво говорил ей, потом нагнул голову и заглянул ей в лицо; она же, слегка отведя глаза в очаровательном смущении, явно кокетничала по поводу цветов, которые то ли не желала отдавать, то ли принимать. И тут — ибо влюбленные вышли из тени кустарника на более или менее открытое место — показалась Мария, которая шла им навстречу; ей хватило женского такта позволить Синтии отойти от нынешнего воздыхателя, сделать несколько шагов ей навстречу — и только тогда Мария шепотом сообщила, что прибыл мистер Роджер Хэмли и желает ее видеть. Роджер заметил испуганное движение Синтии; она обернулась, что-то сказала мистеру Хендерсону, а потом пошла в сторону дома. И тогда Роджер заговорил с Молли торопливо, хрипло:

— Молли, скажите мне всё! Мне уже поздно говорить с Синтией? Я ведь за этим и приехал. Кто этот человек?

— Мистер Хендерсон. Он прибыл только сегодня, но теперь он ее официальный поклонник. О Роджер, простите, что причиняю вам боль!

— Скажите ей, что я был здесь и ушел. Дайте ей об этом знать. Но так, чтобы не помешать.

И Роджер со всех ног бросился вниз по лестнице, а потом Молли услышала, как громко хлопнула входная дверь. Едва он выскочил из дома, как вошла Синтия, бледная и решительная.

— Где он? — спросила она, осматриваясь, как будто Роджер мог спрятаться.

— Ушел! — ответила Молли совсем слабым голосом.

— Ушел. Боже, какое облегчение! Видно, такая уж у меня судьба — не успеешь разделаться с одним воздыхателем, как уже появляется новый, но ведь я написала ему совершенно определенно… Боже, Молли, что с тобой?

Молли окончательно лишилась чувств. Синтия схватила колокольчик, призвала Марию, потребовала воды, солей, вина, чего угодно; и, едва Молли — задыхающаяся, совсем несчастная — пришла в себя, Синтия написала мистеру Хендерсону карандашную записку, где просила его вернуться в «Георга» (там он остановился утром) и добавляла, что если он послушается незамедлительно, то, возможно, удостоится позволения вечером зайти еще раз, в противном же случае они не увидятся до завтра. Записку она отправила вниз с Марией, и бедняга так и остался при убеждении, что одно лишь внезапное нездоровье мисс Гибсон лишило его общества чаровницы. Весь этот долгий день, проведенный в одиночестве, он утешался тем, что писал всем друзьям письма, сообщая о своем счастье; в числе прочих он оповестил дядюшку и тетушку Киркпатрик, которые получили это послание с той же почтой, что